Полтора инвалида, два кота и одна собака на южной даче - 2

РЕКЛАМА НА ФОРУМХАУС

Да, всем хорош красавец Мурманск на южном берегу Баренцева моря, но уж очень там темно зимой, и почти всегда холодно! Белгород - сказка, самый благоустроенный город России!

 

Из Питера с приветом
А у наз мороз и снег, снег... нынче много снега - настоящая зима!
Передаю немного Вам Питерской зимы
Фоткала из окна машины, в прошлое вскр возвращались с Пухтоловой горы через Сестрорецк (Церковь Св. Петра и Павла)

и Лахту

Газпромовскую "Кукурузину" почти достроили, внутренние отделки идут. Посл. этажи почти всегда "в тучке"

 

Спасибо!
Такая зима хороша за городом, на природе, а в городе - немного градус выше и начнется слякоть! Хотя... Если подержится мороз... Вот только, хочется ли мороза-то в сыром нашем городе?...

 

Дорогие мои ленинградцы! И все те, кто разделяет нашу любовь к этому городу. Не буду награждать его эпитетами, поскольку это банально - клясться в любви к нему. Его любят, даже живя от него за тысячи километров. В эти дни мне хочется быть рядом, потому что много лет в конце января я со всеми жителями нашего города праздновала день Победы. Не майский, а январский. День Победы над блокадой. Когда сын был совсем маленьким, мы ездили с ним на Пискаревское кладбище, везли на самое большое кладбище Великой Отечественной озябшие на морозе красные гвоздики, детские игрушки и кусочек хлеба. Не исполняли тем самым какой-то ритуал, просто, мне казалось, что так надо, и сыну я рассказывала, почему мы это делаем. "Детям своим расскажите о них, чтобы запомнили..."
Я поздравляю всех вас с праздником - Днем Ленинградской Победы! Уже много лет я праздную этот день в одиночестве, потому что фильмы о блокаде, песня "Ведь мы же с тобой ленинградцы..." доводят до слез. Однажды согласилась выступить в библиотеке в этот день, и не смогла читать. Поэтому, дорогие мои, читайте сами отрывок из неопубликованной еще книги "Чемодан голубых кровей" и плачьте, если плачется об ушедших, улыбайтесь, радуясь за тех, кто выжил, и помните сами, и детям рассказывайте, что есть в нашей истории Ленинград и 900 страшных дней. Это я к тому, что развелось немало переписывателей истории войны, а а ее не надо переписывать, надо просто помнить...

Наталья Труш

Чемодан голубых кровей

Отрывок

К концу первого десятилетия нового века в нашей коммуналке остались три старожила - Анна Пална, Елена Леопольдовна и Катерина Никифоровна. Или «старожилки»?!

Если по законам социалистического общества, то это костяк! Пална и Леопольдовна в этой квартире родились, а Никифоровну занесло в Ленинград послевоенным ветром. Три мои подруженции, три старухи, с которыми я доживала под одной коммунальной крышей в ожидании большого переселения, были похожи на растения. И уже не на серебристые шарики одуванчиков, а на засушенные для гербария листья. Ветхие, словно отзимовавшие под сырым питерским снегом, листья тополя, в которых от былой жизни совсем не осталось сущности, лишь коричневые прожилки. Но они, эти прожилки, были такими крепкими, что опасен для листьев был, пожалуй, лишь ветер перемен, что способен был завихрить их по своему ветреному усмотрению куда-нибудь на покатую скользкую крышу или через слуховое полукруглое окошко - на пыльный чердак.

Есть еще Агафоныч, старикан из соседней парадной, вхожий в нашу квартиру, но он совсем не тянул на защитника моему гербарию. Какой "защитник"! Самому бы уцелеть при сильном волнении и ветре! У него коммуналку давно расселили, и он – самый упертый из жильцов! – был заперт новым владельцем в нору под самой крышей без выхода в парадную – только на «черную лестницу»! Агафоныч страшно переживал из-за этой несправедливости, и от всяких переживаний и погодных причуд, чуть-что, падал намертво с давлением. Старушки тоже страдали от гипертензии, но держались более стойко, и лишь когда зашкаливало, вызывали врача.

Ветхие, будто отзимовавшие под мокрым питерским снегом листья тополя, дорогие мои подруженции-старушенции, рядом с которыми было опасно вздохнуть, так как при этом можно было выдуть их в окно. Такое сравнение я прочитала у Ильфа и Петрова про старушек – дальних родственниц семьи Клеменсов из городка Ганнибал на Миссисипи, которые были, кажется, прабабушками Марка Твена.

Мои прабабушками и прадедушками стать так и не успели. Мои были одинокими.

* * *

Елена Леопольдовна готова была съехать в другую коммуналку, но у нее были кошки. И это была большая проблема. Во-первых, те дворовые мураськи, которых она ежедневно кормила. Во-вторых, собственное стадо, поголовье которого переваливало за десяток! Дюжина котов и кошек!

…Елена Леопольдовна, - в 41-м просто девочка Леночка Данилова, обожавшая своего золотого котика Мурыса. В июне она отдыхала вместе с ним и с бабушкой на даче в направлении Мги. Узнав о начале войны 22 июня, бабушка ринулась собирать узлы и котомки, чтобы доставить Леночку в город, к родителям. Бабушка знала, что такое война. Семья – вот что давало людям надежду на выживание в войну. В трудную годину нужно быть вместе – это бабушка знала наверняка. Семейные связи были крепче цемента, который вязал камень, поэтому и торопилась бабушка поскорее воссоединиться с родными, сдать Ленку с рук на руки отцу-матери, которые лучше ее знали, как им быть с дитем в такое неспокойное время.

Она не стала слушать соседей, которые уговаривали ее остаться, не прорываться в город. «Войне этой сроку три дня и три ночи даем!» - говорили отчаянные спорщики-дачники, убеждавшие Ленкину бабушку «не паниковать». А она и не паниковала. Она просто собрала Ленку, вещички, загрузила все это в садовую тачку, и двинула в сторону Ленинграда. Пешком, так как поезда до города уже не ходили.

Рыжего котика Мурыса бабушка хотела пристроить к соседям, на время, дня на три, пока с войной разберутся, да Ленка такой вой подняла, такими слезами обливалась, что бабка плюнула. Кота усадили в коробку из-под фруктовой посылки с круглыми отверстиями-глазками, заколотила крышку двумя тонкими гвоздиками, погрузила на тележку, и – вперед!

Ленка будто чувствовала, что бабушке тяжко – и морально, и физически, и стойко переживала дорогу, не просилась на ручки, и даже на краю тачки прокатилась лишь дважды за всю дорогу.

Они добрались до города, потом тремя трамваями доехали до центра, перебрели по мосту на другую сторону реки, и – вот он! – «Здравствуй, дом!»

- Здравствуй, дом! – Сказала бабушка и села на пороге. Она тихонько плакала, отколупывая твердым серым ногтем загнутые в фанеру гвоздочки, чтоб снять с ящика крышку и выпустить на волю кота Мурыса.

Потом в городе стало голодно. Были съедены все припасы, все, что успели закупить в самом начале войны. Не спасали походы на место сгоревших Бадаевских складов, где ленинградцы набирали в молочные бидоны и банки землю, сладкую на вкус, похожую на черный творог.

Ближе к осени стали выбираться на поля за город, где можно было найти картофелины или капустные листья – на щи. А еще дежурили у ворот овощебазы, куда приходили грузовики с корнеплодами. Иногда с грузовиков падали морковки или свеклинки, и если Ленкиной бабушке везло, то она приносила домой немножко овощей.

За картошкой на поля ходили до самого ноября, пока морозами не схватило землю так, что детская лопатка уже не брала копано-перекопанный край поля. Да и не было смысла искать что-то в полях вблизи города. Там давно все было собрано голодающими ленинградцами. А на дальние поля все дороги были закрыты: вокруг города сжималось кольцо блокады.

Кота Мурыса с осени не кормили – нечем было кормить. Его просто выпускали гулять, и он, видимо, находил себе пропитание самостоятельно – крыс и мышей в подвалах хватало. А в доме Даниловых была булочная-кондитерская, и хвостатые разбойники размножались активно, благодаря некогда полному складу с мукой, маслом и сахаром.

Однажды во время артобстрела, когда жильцы дома прятались в бомбоубежище, соседский мальчик Витя сказал Леночке:

- Это ваш рыжий котик гуляет по лестнице?

- Мой! – Откликнулась Леночка. – Его Мурысиком звать!

Мальчик кивнул. Потом потянулся к Ленкиному уху и выдохнул шумно в него:

- Моя мамка хочет его зарубить и съесть.

У Леночки глазки наполнились слезами:

- Как «съесть»?! Он же живой! И он … наш котик!

- Мамка так сказала, так и будет! – Подвел итог мальчик Витя.

Лена отсела от него подальше. Огляделась по сторонам. Витиной мамы нигде не было видно.

«А вдруг она сейчас как раз ловит Мурысика! – Подумала Лена. – Все знают, что Мурыс во время артобстрела бежит в подвал и всегда возвращается оттуда с добычей».

- Мамка говорит, что пока ваш котик, что корова дойная, - подполз к другому Ленкиному уху мальчик Витя. – Мамка у него три раза крысу отнимала и суп варила. Вку-у-у-сный! Но из кота, говорит, будет вкуснее!

Лена отшатнулась. Она встала с ящика, на котором сидела, и стала продираться к выходу. Кто-то принялся ругаться, схватил за рукав пальто, но она вырвалась из цепких рук, отчаянно бросила за спину:

- Я писать хочу!

И принялась работать руками, пробивая путь к свободе.

Мурыса Лена нашла у двери в квартиру. Ему снова повезло: на ступеньке лежала голова крысы. Видимо, при артобстреле грызуны сами шли коту в зубы.

- Мурысик! – Леночка прижала к себе отощавшую рыжую животинку. – Я не отдам тебя на суп никому! Мы лучше умрем с тобой вместе!

Между тем с едой в городе становилось все хуже и хуже. Суточную норму хлеба ужали до ста двадцати пяти граммов. Это был сырой кусочек, в котором муки было… Да была ли она в нем вообще! Черный и клейкий, он был мало похож на хлеб.

А потом Мурысик заболел. Он лежал неподвижно на полу у теплой буржуйки, и когда Леночка протягивала руку к его голове, он вздрагивал и открывал глаза…

- Деточка, глаза у кошки, как и у человека, – это зеркало души, – грустно ворковала, как голубица, Елена Леопольдовна, когда я напрашивалась в ее «кошкин дом» погладить котиков. Котов и кошек моей соседки звали одинаково – Мурысы и Мурыси.

Чтобы различать их, Елена Леопольдовна добавляла к любимому имени что-то индивидуальное. Например, была у нее Мурыся – Розовое Ушко. Елена Леопольдовна произносила «ушко» – с ударением на «о». Ушко у этой Мурыси и в самом деле было розовым. Белое на черном из-за красных прожилок, оно на свету красиво розовело, будто морская перламутровая раковина.

Был Мурыс – Куцый Хвост. Тут все понятно. Помоечному полосатику кто-то отхватил полхвоста, и имя он получил, что называется, с порога: этого Мурыса Елене Леопольдовне принесли дети, обнаружившие бедняжку под лестницей в парадном.

Еще один кот был одноглазым, и Елена Леопольдовна называла его Мурысом-Пиратом.

- А почему все-таки все они у вас Мурысы и Мурыси? – осторожно спросила я Елену Леопольдовну давно, когда я только-только поселилась в нашей коммуналке.

- Это память, деточка, – мягко проворковала соседка-кошатница. – Если бы не мой блокадный котик, Мурысик мой золотой, вряд ли мы бы тут с вами разговаривали…

Я не торопила Леопольдовну, понимая, что она сама должна решить, рассказывать мне или нет историю своего блокадного детства.

-… Мы были взрослыми детьми. Как? А вот так. Мне было семь лет, но я хорошо понимала, что такое голод. Не дай бог тебе, деточка, узнать, что это такое… А еще мы рано узнали, что такое смерть…

Мама слегла в январе сорок второго. Себя я тогда почему-то не помню. Наверное, от голода память изменила. Помню только, как за нами ухаживала бабушка и тетя Лолита – актриса драмтеатра. Она была худа, как щепа, всегда ела мало – фигуру берегла. Говорит, именно поэтому голод и не брал ее.

… Помню тот день, когда я лежала под двумя одеялами в старой шубе, вернее, в том, что осталось от беличьей шубы. Шкурки зверька мы давно ободрали и съели, остались лишь ватные внутренности с подкладкой. Шапку из кролика тоже съели, и на голове у меня была ушанка из стеганного ватина. А на ногах – валенки. Мурысик лежал рядом, и почти не шевелился. Только когда я гладила его по голове, он вздрагивал и приоткрывал глаза. Помню, что у него выпали усы, и когти были обломаны у основания. Его худые лапы были прозрачными-прозрачными – видно было каждую косточку. Страшно было то, что Мурысик был совсем холодным, и его не грела моя ободранная от шкурок белки шуба и два одеяла.

Я позвала бабулю. Она склонилась надо мной серой тенью, и я, размазывая по щекам слезы, пожаловалась ей:

- Ба, котик мой золотой совсем холодный. Ба, скажи, а Мурысик не умрет!

Бабушка положила мне на лоб свою сильную руку – будто сухая ветка с шорохом упала с дерева.

- На все воля Божья, деточка, – успокоила бабушка, и вдруг сказала: – Леночка, а ведь Мурысик может спасти и тебя, и маму.

- Как? Как он может спасти!

- Котик твой золотой уже не жилец, не поднимется он. А вот суп … с котом… может стать спасением для всех. Но решать тебе…

И я решила. Я обняла его в последний раз, прижалась лицом к холодному тельцу, из которого медленно, по капле в минуту, уходила жизнь. Мурысик не открыл глаза. И это хорошо. Это помогло мне решить…

Я не знаю, как все было, и знать не хочу. Никогда об этом не спрашивала бабушку. Я помню только, что есть тот суп не могла. Мне достался мамин хлеб. А маму бабушка по капельке из ложечки поила бульоном… Мой котик золотой…

Мамочка выжила. И я, и бабушка, и тетя Лола. Я очень страдала от содеянного. Мне и не рассказать – как страдала. Слов не найти. Нет слов. Есть только детские слезки.

Потом я слышала истории – много горьких историй! – гибели домашних животных в блокаду. Мне рассказывали, как одна девочка, узнав, что ее мама сварила суп из кота, повесилась. Я тогда подумала: «Вот так я должна была поступить!» Но я поступила, как поступила.

После страшной зимы сорок второго в городе не осталось ни кошек, ни собак. Не было воробьев, ворон и голубей. Все живое, что можно было съесть, было съедено. Зато в огромном количестве расплодились крысы. Я однажды видела, как они переходили улицу. Это было живое серое «море». Оно шевелилось страшно, наползало волнами на тротуар и втекало в арку одного из домов, а оттуда – обрушивалось в подвал. Это было страшно. Страшно было попасться на пути этой серой массе. Я представила, как меня захлестывает волной живых существ, как они цепляются крючками когтей за одежду, царапают меня по лицу, взбираются на голову, и стекают по мне в живой поток, в котором невозможно сделать шаг! Бр-р-р-р!

А как только была прорвана блокада, в Ленинград пришел поезд, в вагонах которого приехали кошки из Ярославской области.

Мы пошли с мамой на вокзал, прослышав про эшелон с кошками, и долго стояли в очереди. Людей, желающих взять в дом кота или кошку, или котенка-заморыша, было много.

Мы стояли в этой радостной очереди, и почему-то казалось, что это символ победы – эта очередь за кошками, этот мирный поезд, – хотя до победы было еще так далеко! Еще было голодно, и война еще даже не откатилась за западную границу, но все мы в этой очереди ощущали близость победы, понимали, что самое страшное уже позади, потому что нет дела более мирного, чем выбирать котенка в дом.

Нам тогда котенка не досталось, но в очереди мы познакомились со счастливыми обладателями беременной кошечки, и с того дня стали ждать появления на свет малышей. Наконец, кошка Муся – так назвали очаровательное пятнистое создание новые хозяева, осчастливила всех выводком чахленьких, словно дети блокады, малышей.

Я помню, как через три недели мы с мамой шли забирать нашего Мурыса Второго, как я переживала, чтоб кто-нибудь не перехватил нашего рыжего котика. Но, видимо, удача была уже в моих руках, и спустя час я нянчила свое четвероногое хвостатое сокровище, баюкала его, кормила из соски жидким голубоватым молочком, приготовленным из порошка, которое мы выменяли на хлеб. А Мурыс Второй блаженно щурился, зевал, засыпая, и смешно чихал. И все взрослые всерьез обсуждали каждый его чих, и умилялись, разглядывая жиденькие реснички и девственной чистоты и бархатистости подушечки на лапках.

Маленькие котята мало отличаются от маленьких детей. Только растут слишком быстро. Вот этот мой рыжий Мурыс – прямой наследник того блокадного котика в седьмом поколении. Счастливое число семь… Котик мой золотой…

Леопольдовна положила сухую руку на голову рыжего кота. Тот блаженно сощурился и благодарно боднул руку.

 

@nata58, Наташ, спасибо за рассказ. Моя прабабушка пережила блокаду...Я её уже не застала, знаю только по фотографиям и рассказам. На 9 мая всегда еду и к ней, и к бабушке с дедушкой. Они в одном месте все...

 

Ёлки, обревелась, голова разболелась, иду в постель. Нервная система ни к чёрту...

 

@nata58, спасибо, Наташ.

 

Спасибо, девочки. История реальная.

 

Спасибо Вам!
Моя свекровь 7-8 летней девочкой пережила всю блокаду вместе со своей мамой в квартире на Васильевском. А вот ее бабушка не пережила... Умерла в лютый мороз на улице. Не хватило сил добраться до дома.

 

@nata58, Спасибо! Блокадники они какие то другие ... Знала двух, тетка троюродная со стороны отца работала в какой то больнице, ей было на начало войны 16 лет, и по первому мужу родственница. Пискаревское кладбище, эти бесконечные серые квадраты с датами ...Страшно.

 

@Поморка, @ряска, вам спасибо. Да, с этим городом и его жителями многие так или иначе связаны. Я люблю фильмы, снятые в Ленинграде, в Петербурге. Город там главный герой. И можно абстрагироваться от людей, которые его сегодня населяют в массе. Увы, он становится в этом плане очень похожим на Москву. Но я рада, что знаю его другим.

 

Да, мы каждый год на неделю заезжали в Ленинград по пути с Урала.
Музеи, зоопарк, цирк, фонтаны, зал " Октябрский",..Просто прогуляться по Невскому, купить духи "Может быть", " Сливочное полено" в Восточных сладостях.
Потом Ленинград стал другим: реклама кокы колы, одинаковые полосатые зонты, город стало не рассмотреть. Хорошо что сейчас меняется.

 

Надя, улыбнулась даже, вспомнив и духи эти польские, и полено!

 

Наталья, спасибо Вам большое!
Прочитали с мужем вдвоем, растрогались...
да...

Потомки ярославских котов: Рыжий Плющ, 15 лет - принесен мною с Загородного проспекта из аптеки, в которой я тогда работала, родился от нашей аптечной кошки. Мама и папа были знатные крысоловы (с крысами в центре Питера до сих пор "все в порядке"), поэтому м\их в аптеке прикармливали.
Серая - Каря, приползла к нам трехмесячным котеночком двумя годами позже зимой, больная (кстати, на Пискаревском проспекте, мы тогда там квартиру снимали).
Пустили покормить, сначала брать не хотели...Но выкинуть не смогли. Вот уже больше 10 лет радуемся этой ласковой кошечке.

Через месяц наши "старички" поедут жить на юг. Как бы нам пережить этот переезд с ними...

 

Переедут, не переживайте! Только везите в переносках, а то в дальней дороге в свободном полете кошкам может не очень будет хорошо. Правда, у меня Шурик ездит нормально, он у нас и без переноски ведет себя прилично. Мы его даже брали с собой в отпуск в Петербург после первого летнего сезона в 15-м году!
Мои все крысоловы-мышеловы тут! Даже Филя на них охотится! Час назад слышу, маменька стучит по батарее и кричит. Бегу вниз, ломая ноги, а она машет мне в окно, мол, смотри на крыльце, не наступи... А там Шурик с крысой! Здоровенная, как кошка! Пока несла ее, пять раз с совка уронила. А потом увидели у Шурика ранку на носу - укусила ее крысяра за нос!