Вот для того и открыточка... фокус известный еще с давних советских времен - купюра в обычном письме видна на просвет и такие письма исчезали не булькнув в темных недрах почты, а вот купюра в открытке доходит без проблем.
Нет, друзья, мы с вами не кудесники, И в печати наших нет имён... Просто мы - счастливые ровесники Из застойно - брежневских времён! С детства по-советски мы воспитаны, Школа и семья для нас - чета, Потому-то в душах наших впитаны Дружба, совесть, честь и доброта. И без них деяния немыслимы, С юности надеждами полны! Из семидесятых дружно вышли мы, Из стабильной, крепнущей страны! Не сказать, что было изобилие, Но Союз спокоен был и твёрд! И не знали зла мы и насилия, Потому что дружен был народ! Молодёжь твердит, что мы - отсталые, Ей понять той жизни не дано... Мы же вспоминаем песни старые, Смотрим чёрно-белое кино... И с утра похожи наши рвения: За компьютер, что там, у друзей! Входим в мир родной до откровения, Словно в ностальгический музей... И перекликаемся как вестники, Да, теперь другие времена..., Но незабываемы ровестники, Как незабываема Страна! И не важно, что там, в мире сказано. Не указ ни мистер нам, ни сэр. Мы гордимся, что судьбой наказано Нам родиться ТАМ, в СССР!
...Я тоже офигел... Но больше всего меня поразило, что бабушка в 90 лет догадалась поменять номер дома и кв. И это у нее получилось. Я даже не смог до этого додуматься.
Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была. Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего - нами, оболтусами. Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу. Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино, на детские утренники по 10 копеек за билет. В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже - в драму, оперу и балет. Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы. И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё. А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека. Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества - и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми. Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила. Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало. И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз. Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда. Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла. Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра. Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она - нет. Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала. И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда. Вот так и живём с тех пор. Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь... Счастливы мы? Не знаю... Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда. Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства. Спасибо тебе! Не поминай нас плохо. И прости за всё, наша любимая, Советская Родина...
- что говорит режиссер порнофильмов, когда увольняется? - теперь е*..есь, как хотите - Иное государство напоминает бабку, сидящую возле подъезда и делящую проходящие мимо нее страны на проституток и наркоманов
Приходит старый еврей к раввину и ужасается: — Ребе, в Торе есть 365 запретительных заповедей, а я многие не выполняю. Тот отвечает: — Ничего страшного, я тоже две не выполняю. — Какие? Ребе вздыхает: — Ну, когда как.
А я в 1990 году участвовал в Параде Победы в Кишинёве. На площади Штефана чел Маре. Тренировки проходили по ночам в течении недели. Тогда нам выдали аксельбанты и белые перчатки. Впервые за два года службы нас подкармливали бутербродами с чаем после 22 часов. Умотались тогда знатно. Тогда впервые я узнал, что значит лязг гусениц танка. Мы были в паре метров от них на репетиции, когда они по брущатке катались. После Парада фоткались с генералом Лебедь и ещё пара генов (не знаю их). Лебедь с удовольствием с нами, рядовыми позировал. Кода на Параде бахнули пушки в сторону озера у меня фуражка с башни чуть не слетела от волны. Тогда в Парадном строю нас было около пяти рот. С ПРАЗДНИКОМ !