Извиняяяяюсь постоянно я Жизнь то трезвая, то пьяная Это словно пламя беееез огняяяяяяя Я старааааюсь, обещаю, но Постоянно получается Какая-то фигняяяяя Какая-то фигняяяяя
Не привыкай, это не навееееечно Зачем тебе эти косые взгляяяяды? Зачем тебе эта больная пеееечень? Ну почему, сука, так бывает? аааааааууу
Если вы думаете, что Чау-Чау добрые и милые пушистые собачки с синим языком. ФИГ! У меня у друга чёрный был. Овчара мог порвать. Главное как вырастить
Не начинай, не говориии, не надо Я понимаю с одного, ты понимаешь взгляяяяда А ты что, стииихиии сочиняеееешь? Утикакоооой...
Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна, Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек; Страсть, что я внушу поэту, как материя, безгласна И ничем неистребима, как материя, вовек. Я, как сфинкс, царю в лазури, выше всякого познанья, С лебединой белизною сочетаю холод льда; Я недвижна, я отвергла беглых линий трепетанье, Никогда не знаю смеха и не плачу никогда! Эти позы, эти жесты у надменных изваяний Мною созданы, чтоб душу вы, поэты, до конца Расточили, изнемогши от упорных созерцаний; Я колдую, я чарую мне покорные сердца Этим взором глаз широких, светом вечным и зеркальным, Где предметы отразились очертаньем идеальным!
Сейчас поймёшь. Вы помните ли то, что видели мы летом? Мой ангел, помните ли вы Ту лошадь дохлую под ярким белым светом, Среди рыжеющей травы? Полуистлевшая, она, раскинув ноги, Подобно девке площадной, Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги, Зловонный выделяя гной. И солнце эту гниль палило с небосвода, Чтобы останки сжечь дотла, Чтоб слитое в одном великая Природа Разъединенным приняла. И в небо щерились уже куски скелета, Большим подобные цветам. От смрада на лугу, в душистом зное лета, Едва не стало дурно вам. Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи Над мерзкой грудою вились, И черви ползали и копошились в брюхе, Как черная густая слизь. Все это двигалось, вздымалось и блестело, Как будто, вдруг оживлено, Росло и множилось чудовищное тело, Дыханья смутного полно. И этот мир струил таинственные звуки, Как ветер, как бегущий вал, Как будто сеятель, подъемля плавно руки, Над нивой зерна развевал. То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий, Как первый очерк, как пятно, Где взор художника провидит стан богини, Готовый лечь на полотно. Из-за куста на нас, худая, вся в коросте, Косила сука злой зрачок, И выжидала миг, чтоб отхватить от кости И лакомый сожрать кусок. Но вспомните: и вы, заразу источая, Вы трупом ляжете гнилым, Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая, Вы, лучезарный серафим. И вас, красавица, и вас коснется тленье, И вы сгниете до костей, Одетая в цветы под скорбные моленья, Добыча гробовых гостей. Скажите же червям, когда начнут, целуя, Вас пожирать во тьме сырой, Что тленной красоты - навеки сберегу я И форму, и бессмертный строй.